Царь получает благословение богини

Жил некогда царь Ашвапати, великий правитель.
В своем царстве мардов достиг процветания он.
Весьма благороден был этой страны повелитель.
В народе любим, он не зря занимал царский трон.

Он был добродетельным, щедрым, правдивым владыкой,
Что слов понапрасну на ветер бросать не умел.
Он славился мудростью и силой духа великой,
Был религиозен тот царь и безудержно смел.

Имея достоинств немало, монарх достославный
В своем государстве о благе существ всех радел.
Порок царь имел лишь один и поэтому – главный:
Детей Ашвапати, к несчастью, совсем не имел.

Чем старше король становился, отчаянья волны
Терзали сознанье его все сильней и сильней.
Любимый в народе, но все же несчастия полный,
Царь предался грусти и стал черной тучи черней.

Потомство дабы родилось у царицы из лона,
Принял государь страны мардов суровый обет:
Заради рожденья для царства наследников трона
Читал гимн Савитри король этот множество лет.

Творя воздержанье, король весьма строго постился:
На третий лишь день один раз вкушал пищу тот царь.
Прошло восемнадцать годов, и он цели добился:
Богиню Савитри узрел пред собой государь.

Из пламени жертвенника та богиня явилась,
Собой озаряя пространство, как тысяча звезд.
Сказала она: «Государь, ты обрел мою милость:
Не всуе прошел этот твой изнурительный пост.

Решимостью, твердостью в этом суровом обете,
Твоим воздержаньем, смирением и чистотой
Поймал ты меня, словно рыбку в раскрытые сети.
Прими же награду за этот обет непростой!»

Сказал Ашвапати: «Предпринял я эти аскезы,
Родить чтоб потомство: наследников трона обресть.
Даруй же мне много сынов, коим нет антитезы,
Доставив мне этой наградой великую честь!»

Савитри сказала царю: «Я давно это знала,
И прародителю Брахме сказала о том.
Само Провиденье тебе даровать посчитало
Прелестную дочь: успокойся, правитель, на том!

Овеяна будет та славой, что распространится
На весь этот тройственный мир, что ты знаешь, король!»
Промолвил ей царь: «Пускай все это скоро случится».
И скрылась богиня из виду, сыграв свою роль.

Савитри в поисках мужа

Довольный достигнутой целью, в родную обитель
В монарший дворец возвратился король, наконец.
И стал снова править народом страны повелитель,
Который носил ненапрасно свой царский венец.

Супруга же старшая милостью этой богини
Во чреве своем понесла долгожданный свой плод.
Так, лоно царицы Малави взрастало отныне,
Спасти чтоб из небытия угасающий род.

И вот, наконец-то, родила Малави-царица
Прекрасную девочку в Небом назначенный срок.
Король ликовал и народ: засветились их лица.
Но это лишь к нашей истории был эпилог…

Обряды свершил своиа царь над родившейся дочью,
Которую он получил за суровый обет.
Узревший богиню Савитри однажды воочью,
Достиг исполненья мечты по прошествию лет.

Поэтому брахманы имя Савитри ей дали,
И, имя нося это, дочь постепенно росла:
Та стала красавицей, коих в миру не видали,
Божественных знаков на теле нося без числа.

Стройна, крутобедра, изящна и ликом прекрасна;
Ее заплетенные волосы были густы.
Увидев ее, люди думали: «Девица красна
Затмила собою шаблоны земной красоты!»

С большими глазами, как будто бы у оленихи,
Улыбкой, как месяцем, была та озарена.
С походкой весьма величавой царицы-слонихи,
Савитри сияла, как будто вторая Луна.

Ее красоты избегая, как черти – ладана,
Цари-женихи обходили ее стороной.
Красы неземной, превзошедшей все рамки, осанна
Царевну закрыла как-будто китайской стеной.

Отчаявшись мужа найти, Савитри обратилась
В день смены Луны к всемогущим небесным богам:
Дабы достичь цели заветной, Савитри постилась,
Смиренно в уме совершая поклон к их ногам.

В ее честь священники сделали жертв приношенье,
Огонь насыщая очищенным маслом коров:
Так люди всегда развивали свои отношенья
С небесным простором, живут где Владыки Миров.

Так, по завершении ягьи – святого процесса,
Где пламя рвалось в небеса, очень ярко горя,
Благая Савитри, великого царства принцесса,
Оставшиеся там цветы принесла для царя:

Та дева, блистая своей красотою телесной,
Вручила остатки той жертвы небесным богам,
Слегка изогнув свои губы в улыбке прелестной,
Припала царевна Савитри к отцовским ногам.

И встала с ним рядом, сложив в почитании длани.
Промолвил король Ашвапати: «О, милая дочь,
Блистая своими очами как будто у лани,
Ты схожа на Рати, богиню любви точь -в-точь!

Настало давно это время, когда тебя надо
Отдать в руки мужа, блюдя предписания Вед,
Но с женихами твоими как будто нет слада:
Твоей красоты их страшит ослепительный свет.

Никто не приходит к нам свататься, милая дочка,
И мне очень больно все это в уме сознавать.
Никто не достоин, как видно, такого цветочка:
Никто не желает его поскорее сорвать;

Все очень боятся его красотой любоваться;
Все очень боятся учуять его аромат;
Все очень боятся нектаром его упиваться:
Событьям таким, о Савитри, не очень я рад.

Поэтому ты, моя деточка, выбери лично
Супруга такого, который тебе по душе.
Страна для меня, а с ней власть и богатство – вторично.
Тебя выдать замуж лелею мечту я в душе.

Просторами бренной Земли, поднебесного круга
Всяк город и лес, что исполнен различных зверей,
Проедешь с охраною, дабы найти там супруга,
А мне о нем лично потом ты поведай скорей.

Трактаты священные вот что глаголят о долге,
А также благих мудрецов говорит целый хор:
«Позор же отцу, что забыл, как собака о долге,
Тому, кто дочь замуж не выдал – навеки позор!

Мужья-разгильдяи, женою что пренебрегают,
Вне всяких сомнений, себе заслужили позор.
Срам сыну такому, что матерь-вдову отвергает,
Тому, кто о ней не печется – навеки позор!»

Поэтому, дочка, себе разыщи ты супруга,
Чтоб боги небесные не осудили меня:
Пусть будет успешна, о, дочь, твоя эта потуга.
Скорей отправляйся же в путь, не теряя ни дня!»

Монарх Ашвапати, закончив напутствия слово,
Советников царских велел к себе тут же призвать.
Влекомые властной вибрацией царского зова,
Они размышленья, дела поспешили прервать.

Своих тех министров, мужей уж преклонного века,
Король снарядил в путь-дорогу как можно быстрей.
Савитри, покорная дочь этого человека,
Приникла, смущаясь, к стопам Ашвапати скорей.

И тотчас светлицу покинув, во двор поспешила,
И вместе со старцами на колесницу взошла.
Четверки гнедых скакунов непомерная сила
Златую сию колесницу к победе вела…

Свое воздавая почтение старцам достойным,
Она путешествовала по бескрайним лесам;
У брега морского внимала та волнам прибойным,
Судьбу отдавая свою голубым Небесам;

Она посещала по ходу святые криницы,
И там раздавала паломникам щедро дары.
Ночами та зрела, как падают с Неба зарницы,
Покинув блаженством объятие Неба миры.

Так, в поисках мужа Савитри скиталась по свету.
Желая свою половинку вторую найти:
Она, совершая свой путь, усадившись в карету,
Была, как река, что всегда пребывает в пути…

Нарада в гостях у царя

Однажды к царю Ашвапати явился Нарада,
Весьма знаменитый подвижник, Небес пилигрим.
При виде святого царя обуяла отрада:
Ему поклонившись, король стал беседовать с ним.

И так они, вместе усевшись в Собрания Зале,
Дела обсуждали людские и вещий закон.
Они к Истине Абсолютной себя приближали,
Забыв о проблемах, как было веков испокон.

И в это же самое время Савитри вернулась,
Объехав святые криницы и монастыри.
Увидев Нараду с царем, та в поклоне согнулась,
Едва распахнув створки вскрытой резьбою двери.

Всезнающий Нарада молвил правителю царства,
Как будто бы был он обычный простой человек:
«Куда же твоя ходила, глава государства?
Скажи мне, пожалуйста, пусть будет долог твой век.

А также ответь мне: такую красивую дочку
Ты замуж не выдал, о, царь, до сих пор почему?
Ведь сходна она красотою лесному цветочку…»
На это король Ашвапати ответил ему:

«О, дорогой мой мудрец, с этой целью столь важной
Послал в путешествие я свою милую дочь.
Сейчас результат мы узнаем!» - с зевотой протяжной
Сказал мудрецу государь, плохо спавший в ту ночь.

 «Теперь возвратилась она и расскажет об этом,
А мы с интересом послушаем этот рассказ…
Давай-ка, рассказывай и поподробней при этом.
Порадуй скорее историей этой же нас!»

И эта прекрасная дева рассказывать стала:
«Есть царствие шалвов: его возглавлял государь.
Великий воитель, чья доблесть и сила немала.
Он правил страною, как было заведено встарь.

Его имя – царь Дьюматсена. Он полн благочестья.
Но вот, к сожаленью, сей славный правитель ослеп.
Другой же король, его брат, настоящая бестия,
Изгнал вместе с сыном царя, что был полностью слеп.

Укрывшись в чащобе глухой от правителя злого,
Который страну захватив, стал тираном ее:
Лишившийся зренья, а также величья былого,
Аскетом стал царь тот, покинувший царство свое.

Он жил в этом лесе с женою и маленьким сыном,
Блюдя с постоянством безмерно суровый обет.
Плоды собирал он, бродя в этом лесе с кувшином,
Твердя непрестанно святые молитвы из Вед.

Его сын, Сатьяван, родился в монаршей светлице,
Но вырос он вместе с аскетами в диком краю.
Готова прожить с ним я дней и ночей вереницы,
Что жизнь в совокупности всей составляют мою!»

«Шокирован я, о, король. Ах, какая досада:
Большую ошибку свершила твоя эта дочь!» -
Промолвил царю знаменитый провидец Нарада,
Не в силах волну состраданья в себе превозмочь.

«Итак, твоя дочь избрала Сатьявана в супруги:
Достоинств великих исполнен он, царь-государь.
Он в детстве любил лошадей рисовать на досуге.
За то увлеченье Читрашвой прозвал его царь.

Святою правдивостью веяло мудрое слово
Царя Дьюматсены, которому чужд был обман.
И, окромя Правды, не ведала слова иного
Жена царя шалвов. Их сын наречен Сатьяван».

Спросил Ашвапати Нараду: «О, вещий провидец,
Святой богомолец, безгрешный скиталец Небес,
Деяний людей на Земле будучи очевидец,
Скажи о Сатьяване, чье обиталище – лес.

Насколько он мудр и отважен? Могуч ли он пылом?
А также скажи мне: насколько он душу смирил?»
Ответил Нарада: «Сатьяван отваги мерило:
Он словно царь Индра, что демонов рать покорил!

Могуществом пыла подобен он Солнцу над Миром,
И мудр, как Брихаспати, гуру небесных существ!
Смирен он, как твердь, что, являясь Вселенским надиром,
За эту работу не требует денежных средств!»

Спросил Ашвапати: «Исполнен ли он благородства,
Приятен ли, Нарада, облик телесный его:
Имеет ли он в своих чертах изъян иль уродство?
Какие границы имеет правдивость его?

Насколько царевич Сатьяван над чувствами властен;
А также насколько он стоек, скажи мне, мудрец;
Поведай мне также, насколько он к Правде причастен,
Что всех добродетелей есть, вне сомненья, венец?»

Нарада ответил: «Он щедр, словно царь Рактидева,
И, словно король Ушинара, он – правдоречив.
Он, словно рожденный не из человечьего чрева,
Как будто два бога Ашвина – безмерно красив!

Сияет он, словно бы Месяц, всех звезд повелитель,
Весьма благороден, как Яяти – праведный царь.
Он сдержан, отважен и добр, страны мадров властитель,
Он скромен и в дружбе незыблем, о, царь-государь!»

Сказал Ашвапати Нараде: «О, вещий провидец,
Ты мне рассказал о Сатьяване , как только мог.
Вместилище он добродетели – ты очевидец.
А есть у него хоть один маломальский порок?

Ответил Нарада: «О, царь, я сейчас буду краток,
Свой этот рассказ продвигая все дале – вперед.
Его век недолог – единый его недостаток:
Вот с этого дня начиная, чрез год он умрет!»

Царь молвил принцессе на этой цветистой палитре:
«Дыра есть, что сводит красоты картины на нет:
Другого найди жениха, моя дочка Савитри,
И с ним проживи беззаботно ты множество лет!

Ведь Нарада, чтимый богами, сказал весьма точно,
Что юноша этот испустит свой дух через год».
Сказала Савитри: «О, царь, утвердилась я прочно
В решении этом: не страшно мне, что он умрет.

Один раз бросается жребий; а также юницу
Один лишь единственный раз отдают под венец,
И я перейти не могу свою эту границу,
И поискам мужа сегодня я ставлю конец…

В преддверии смерти мой муж или долгожитель,
Пусть полн он достоинств или же их напрочь лишен,
Я выбор свой сделала, мадров страны повелитель:
Вопрос о замужестве пусть будет ныне решен…»

Нарада промолвил царю: «Ты поздравь свою дочку:
Весьма тверда разумом дочь твоя, славный король.
В решеньи своем она твердо поставила точку:
Блюдет она долг свой, совсем не внимая на боль.

Полн благостных качеств ее милый сердцу избранник,
И в этом нет равных ему на просторах Земли.
Ее выбор верен, - промолвил, - то вне изученья:
Я сделаю все, что сказал ты, на благо стране!»

Нарада промолвил, прощаясь: «Пускай же не встретит
Замужество славной Савитри серьезных преград:
Пускай жениха она с женской заботой приветит,
А мне в путь-дорогу пора: был безмерно я рад…».

И с теми словами Нарада, что чужд мракобесья,
Оставил сей мир, где скрываются Боль и Обман.
Как будто орел, он взлетел в этот миг в Поднебесье,
И тут же растаял, как утром – белесый туман…

Свадьба

И царь с головой в хлопоты поскорей погрузился,
Дабы эту свадьбу Савитри организовать.
Исполненный рвения царь с этим долго возился.
И вот, наконец-то, решил он жрецов всех созвать.

Созвал царь жрецов родовых, старцев, йогов-аскетов,
И заклинателей мантрами он пригласил.
Позвал он к себе исполнителей вещих обетов,
И у звездочетов о силе планет испросил.

В доспехи одетую рать взяв с собою в подмогу,
Владыка страны Ашвапати, седеющий царь
С Савитри и всем антуражем пустился в дорогу,
Чтоб свадьбу сыграть, как то было заведено встарь.

Так, царь и жрецы все, достигнув священной чащобы,
Святую обитель царя Дьюматсены нашли,
И спрыгнули наземь, его поприветствовать чтобы,
Лишь видя фигуру его за сто футов вдали.

Сей праведный царь, что был слеп, восседал на циновке,
Под кроною дерева шала творя свой обет.
Рожденный жить в роскоши, был царь в простой обстановке.
Одетый в рогожу, твердил он молитвы из Вед.

И вот Ашвапати, промолвив смиренные речи,
Воздал по достоинству почесть святому царю.
Сказал Дьюматсена: «Царь мадров, я рад нашей встрече:
Как жаль, что твой облик глазами своими не зрю!»

И этот подвижник налил гостю с медом напитка,
А также циновку, свитую из куши-травы.
Сиденьем хозяину же послужила накидка.
«Прости меня, гость дорогой: не богат я. Увы!»

Сказал Ашвапати хозяину: «Праведник мудрый,
Здесь рядом со мною стоит моя юная дочь…
Я знаю: есть сын Сатьяван у тебя чернокудрый,
Похожий собою на бога Кандарпу точь-в-точь.

О, царь дорогой, Дьюматьсена, велением свыше,
Чтоб брак их совместный устроить, я прибыл сюда:
Невесту прими же, пожалуйста, царственный риши.
Пускай удлинится густая твоя борода!»

Ответил царю Дьюматсена: «Свою жизнь спасая,
Без царства, богатства мы в джунглях ютимся глухих.
Так в этом изгнании царская жизнь , угасая,
Проходит в посте и аскезах в условьях плохих.

Я не представляю, как дочь твоя царственной стати
Здесь претерпевать будет тяготы жизни лесной:
Кореньями, фруктами мы здесь питаемся, кстати,
Терпя ночной холод, а также полуденный зной!»

Сказал Ашвапати: «Моя дочь то все понимает
И ведает: горе и счастье в миру невечны.
Она образованна с детства, об этом всем знает,
Все то изучив философски – с любой стороны…

К тебе я явился, как к другу, питая доверье.
Меня ты не должен последней надежды лишить.
Пройдя много миль, Дьюматсена, зашел к тебе в дверь я,
Дабы, породнившись, детей наших свадьбу свершить!»

Сказал Дьюматсена: «Давно я желал породниться
С тобой, король мадров, но царство отняли мое.
Мечта эта, царь, в моем разуме долго хранится.
Ты гость мой желанный – свершу я хотенье твое!»

И после того два царя созвали все аскетов,
Обители этой насельников – старцев святых,
Блюстителей правды и очень суровых обетов
На свадьбу двух суженных царских кровей голубых.

Как только прошла эта свадьба под небом весенним
И царь Ашвапати отдал жениху свою дочь,
Ее одарив, он расстался с лесным поселеньем
И очень довольный уехал со свитою прочь…

Сатьяван счастливый обрел всем на диво супругу,
Что все добродетели женщин вместила в себе,
Савитри взаимно прониклась почтением к другу,
Которого выбрала точно: как раз по себе.

Когда удалился отец, та сняла украшенья,
И платье из шелка сменил ей из лыка наряд.
Богатство ей здесь заменило с супругом общенье.
«С любимым и в шалаше – рай» - так не зря говорят…

Савитри добра была, мила; вела себя скромно;
Услужливой будучи, всем угождала она.
Ее любил свекр: ведь будучи немногословна,
Великим богам приношенья свершала она.

Свекрови она помогала в уходе за телом
И, прежде всего, облачала в одежды ее.
Супруга она одаряла счастливым уделом:
Он был, словно бы в Небесах, без ума от нее.

Она была ласкова речью и нравом спокойна,
Искусна в хозяйстве, приветлива, очень нежна:
Вне всяких сомнений, Сатьявана была достойна,
Ушедшая в лес, страны мадров младая княжна.

Так время они коротали, живя среди леса:
Оно уходило, как будто сквозь пальцы вода.
А сердце Савитри сжимали подобием пресса
Слова, что изрек ей провидец Нарада тогда.

Аскеза Савитри

Так много воды утекло. Время неотвратимо
В атаку ползло, прерывая всех сущих дела.
Савитри скрывала, как будто под ретушью грима,
Тревогу великую, что в ней все время жила.

Пророчество Нарады, словно бы зубы вампира,
Терзало ей душу нещадно и днем, и в ночи.
Реальность жестокая этого бренного мира
В ладонях бесчисленных крепко сжимает мечи.

Всегда пребывает в движении Вечное Время.
Оно за собой оставляет лишь горы костей.
В назначенный срок, убивая телесное бремя,
Оно говорит нам: «Мы здесь в положенье гостей».

Вся жизнь коротка здесь, как будто мигание ока!»
Савитри то знала, читая послания Вед.
Четыре осталось денька лишь до этого срока,
И приняла та ради мужа суровый обет.

Решила она простоять, как скала, без движенья
Три дня и три ночи, при этом постясь без воды.
И высказал свекор Савитри свои подозренья:
«Тебе не по силам, Савитри, такие труды».

Обет этот очень суров, королевская дочка:
Стоять без движения все трое суток подряд…»
Савитри сказала: «На этом поставлена точка.
Решимость – успеха порука: так все говорят.

Поэтому, нету сомненья, обет сей ужасный
Исполню я, папа: решимость моя велика!»
Сказал Дьюматсена: «О, дочь! Над тобой я не властный.
Мешать я не стану: в стремлении ты высока».

Сказав то, слепой государь пожелал ей удачи,
И тихо ушел, оставляя невестку одну.
Застыла она, как скала, лик от Солнца не пряча,
Без тени движенья восточную зря сторону.

День смерти приблизился – лишь одна ночка осталась.
В великой тревоге Савитри ее провела:
Недвижна была она телом, но в мыслях металась,
И сердце стучало ее, словно колокола…

Луна на рассвете, Владычица Неба Ночного,
Уж стала бледнеть, растворяясь, как сахар в воде.
Гонитель Потемок – Ярило является снова,
Своими лучами царапая Землю везде.

Как будто бы ежик морской, Солнце Красное в небе
Лучами, как иглами, колет, будя ото сна.
Зевают все дружно и молятся Богу о хлебе,
И зрят с восхищеньем, насколько красива весна.

Но многие уж не увидят багрянца заката.
Их Время проглотит, как рыбку – прожорливый кит.
Восход созерцает, чья краска слегка розовата,
Савитри, которая смерти супруга претит.

Она видит в этом багрянце малиново-красном,
Не алые розы, а смерть и багровую кровь.
Но все же, закончив аскезу, в сознании ясном,
Та в думах о муже свою источает любовь…

Накануне

Она совершила, как должно, святые обряды,
И маслом очищенным та накормила огонь.
Увидев Савитри поутру, жрецы были рады
И, в благословеньи раскрыв, вытянули ладонь.

По очереди поздороваясь с каждым аскетом,
Она получила все благословения их.
И свекра с свекровью Савитри почтила при этом,
И встала, смиренно ладони сложив, подле них.

Лесные аскеты прочли для нее заклинанья,
Которые были проверены множество раз.
Сказали они все: «Пускай эти наши старанья
Беды отведут и спасением станут для вас.

Пускай же ужасной беды не случится с тобою.
Пускай Сатьяван, твой супруг, будет жить-поживать.
Дабы, о, Савитри, не стала ты ныне вдовою,
Мы будем неслышно в уме своем к Богу взывать.

Савитри, в себя погрузившись, откликнулась молча:
«Пускай же исполнятся, мудрые, ваши слова!»
Тоска ее грызла, как пасть смертоносная волчья.
Она, страшный миг ожидая, была чуть жива.

Вот свекр со свекровью ей молвили доброе слово:
«Исполнила ты, о, Савитри, свой трудный обет.
Стояла недвижно три дня ты, постилась сурово
Согласно канонам извечных, немеркнущих Вед.

Уж время еды наступило: покушай, о, дочка.
Весьма похудела ты, став до ужаса бледна!»
Савитри сказала: «Поем по заходу - и точка.
Мои дорогие, бодра я и не голодна».

Пока говорила Савитри с свекровью и свекром,
Увидела та Сатьявана с большим топором.
Следы оставляя стопой на песочке на мокром,
Он медленно таял, скрываясь в лесочке сыром…

Савитри Сатьявана остановила словами:
«В сей лес в одиночку, супруг, ты не должен идти.
Пойду я с тобой в этот лес, Сатьяван, за дровами,
Дабы веселее тебе было в этом пути».

Сатьяван ответил: «В лесу не была ты ни разу.
О, милая сердцу, дорога туда нелегка.
В сей путь после тяжкой аскезы отправиться сразу
Тебе не по силам: устанешь ты наверняка».

На эти Сатьявана речи Савитри сказала:
«Как это ни странно: я бодрая после поста.
Свершая обет свой, ни капельки я не устала.
Хочу я узреть красивейшие в лесе места!»

Сказал Сатьяван ей: «Доставлю тебе я отраду:
Сегодня меня, о, Савитри, обуяла блажь.
Услышим сегодня мы редкостных птиц серенаду,
А также увидим прекрасный весенний пейзаж.

Но чтоб не сердились родители, ты изволенья
Спроси у них быстро, и тронемся мы с тобой в путь.
Вернись ради этого ты, о, Савитри, в селенье:
Добра будь ко мне, моя милая, не обессудь!»

Савитри, вернувшись, предстала пред свекром с свекровью.
Сказала она им: «Мой муж отправляется в лес.
Я с ним быть желаю всегда, одержима любовью.
С супругом любимым быть вместе – жены интерес.

Ваш сын дорогой, Сатьяван, покидает селенье,
Чтоб фруктов собрать для наставников, старцев седых.
А также своим топором он нарубит поленья
Для огненных жертв приношенья: опять же для них.

Ему воспрепятствовать в этом нельзя, о, родные.
На дело благое отправился ваш Сатьяван.
Вот если бы цели имел он в том лесе иные,
То удержать его было под силу бы вам.

Уж год не была я в той чаще, и мне интересно
Увидеть в весеннем убранстве реликтовый лес!»
Сказал Дьюматсена: «Весьма это будет чудесно:
Храни же супруга в пути силой женских аскез!»

Простилась Савитри со свекром, а также свекровью
И вместе с любимым супругом отправилась в путь.
Но сердце ее обливалось горячею кровью,
И тяжко вздымалась в тревожном томлении грудь…

Сатьяван ей молвил: «Смотри, дорогая Савитри,
Насколько прекрасна лесная природа весной!
Столь бурные краски, присущие вешней палитре,
Везде сплошь и рядом в сем лесе, восставшем стеной!»

Они, взявшись за руки, словно брели в Неизвестность,
Окружены, будто в Раю, океаном цветов.
Мелодии щебета птиц оглашали ту местность,
И стрекот цикад, и шуршанье зеленых листов.

Там можно узреть по пути было древо кадамбу,
Цветущую золотом, будто и дерево бел.
Орехи бетеля росли там и дерево джимбу,
Растенья лимона, чей плод золотистый поспел.

Росли мандарины там бурно и дикая слива;
И древо капитха терпело войну обезьян;
Высокие манго в пейзаж тот вписались красиво;
И рос, свесив вниз свои корни, могучий баньян.

Росли там, увиты лозою, деревья бакула:
Они украшали собой этот сказочный лес.
Росли между ними красивые розы банджула,
Которым в миру под луной не найти антитез:

Они, снежно-белые утром, краснеют к закату,
Как будто бы дева, что юношу зрит пред собой…
Пускали довольно на ветер пушистую вату
Деревья шалмали, и цвел там жасмин голубой.

Своими резными листочками эти дерева
Дробили на лучики яростный солнечный свет.
Весна источала как будто направо-налево
Любви эйфорию, что очень похожа на бред…

Но все же Савитри смотрела всегда на супруга
И ведала ясно, что время подходит его.
Томясь безотрадно, как в центре заклятого круга,
Не слышала птиц та, не видела леса того…

Идя вслед за мужем красивой слоновьей походкой,
Она была в центре фейерверка весенних красот.
Она улыбалась красиво улыбкою кроткой,
Но чуяла: сердце ее разорвется вот-вот.

Плодов насрывал Сатьяван со своею супругой,
И ими заполнил до верху посуду свою.
Взял в руки топор он свой острый из стали упругой
И принялся делать мужскую работу свою…

Дорогой усопших

И от напряженья лицо Сатьявана зарделось.
Покрылся испариной он и зело занемог.
Сказал Сатьяван жене: «Вот, голова разболелась,
И я рубить дале дрова те, Савитри, не смог…

Мое это тело как будто в огне пребывает.
Вне всяких сомнений, Савитри, я болен весьма.
От боли телесной все тело мое изнывает.
От этих страданий как будто схожу я с ума…

В главу мою словно впиваются сотни иголок.
Уходит энергия: я уж не в силах стоять.
Хочу отдохнуть я и лечь, растянувшись на полог,
Чтоб всю ту усталость свою этим действием снять…»

Савитри подсела к нему и руками обвила,
Себе на колени супруга главу положив.
Смерть с острой косою супруга почти что сразила,
И он, пребывая в беспамятстве, был едва жив.

Савитри всем разумом поняла: вот наступило
То самое время, о коем Нарада сказал.
В глазах ее чистых большая слеза проступила:
Ее добродетельный муж на руках умирал.

И в тот самый миг незнакомец извне появился,
Сияющий, словно бы Солнце, что входит в зенит.
Он подле Сатьявана рядышком остановился
И, зря на супруга Савитри, застыл, как гранит.

Одет был он в желтый наряд с диадемой златою.
Он был словно вылит из стали: без меры силен.
Поверхности бренной чужак не касался пятою,
Порывом забрать Сатьявана он был окрылен.

Панический ужас вселял незнакомец собою.
Его рот был черен, а страшные очи – красны.
Аркан, чтоб забрать Сатьявана, принес он с собою,
Покинув, как будто на время. кошмарные сны.

Увидев того незнакомца, что веял величьем,
Она уложила супруга главу на траву.
Сложив свои длани, а также склонившись обличьем,
Савитри узрела его, кошмар наяву.

Вздохнула протяжно Савитри, как будто бы львица,
И молвила с болью: «Сказать и не думай мне ложь!
Изволь предо мною, как твердый орешек,– раскрыться:
Ты на человека, пришелец, совсем не похож!

Похож, незнакомец, на Бога ты: нет в том сомненья.
Ответь на вопрос мой, пожалуйста: кто ты такой?
Хочу твоей милостью я обрести озаренье…
Что будешь ты делать? Даруй мне ответом покой!»

Сказал незнакомец: «Поскольку верна ты супругу,
А также аскезы творила заради него,
Отвечу тебе я, Савитри, содеяв услугу:
Явился я мужа забрать навсегда твоего.

Я – Яма, Бог Смерти, владею я Царством Усопших.
Недолго осталось Сатьявану жить-поживать:
Поддавшись теченью вселенских законов всеобщих,
Твой муж не вернется, хоть будешь к нему ты взывать!

Окутаю я его с помощью чудо-аркана
И поволоку в мир теней; тело ж брошу здесь гнить…
Твой муж замечательный жил здесь без тени обмана:
В нем море достоинств, что трудно переоценить.

За ним мои слуги – ужасные обликом черти,
не могут прийти, как к обычному грешнику здесь:
К таким замечательным людям в преддверии смерти
Я сам прихожу, чтоб явить им великую честь!»

Могучий царь Яма, Властитель Загробного Мира
Так эту тираду свою пред Савитри изрек.
Из тела, служило что местным шакалам для пира,
Размером лишь с палец тот бог человечка извлек.

Затем он опутал его своим чудо-арканом,
Как муху в тенета из шелка большущий паук,
И в теле, лежащем на тверди, уже бездыханном,
Краса поисчезла и блеск в одночасии вдруг…

Пленив Сатьявана, отправился в путь свой обратный
Потустороннего мира великий король:
Судья неподкупный, царь Яма Нелицеприятный,
Шел в Царство Усопших, закончив на том свою роль…

Но, Савитри, верная мужу, шла страшной дорогой,
Которой по смерти на суд свой бредут мертвецы:
Всегда пребывала она в епитимии строгой,
Творя ее четко, как это блюдут мудрецы…

Сказал Царь Усопших Савитри: «Ступай-ка обратно:
Сверши для супруга ты там похоронный обряд.
Святую привязанность к мужу мне видеть приятно.
Прошла ты уж много со мной: возвращайся назад».

«Ведут ли любимого мужа», - Савитри сказала.
«Иль сам он куда-то, влекомый Судьбою, идет,
Жена благородная, что бытие с ним связала,
Верна безраздельно, с ним хоть на край света пойдет.

В молитве, в посте пребывая, блюла я обеты,
Любила Сатьявана, будучи сердцем верна.
Довольны моим отношеньем святые аскеты.
За это пускай твоя милость мне будет дана

Идти этой страшной дорогой за мужем попятно!
Пускай мне не будет препятствий на этом пути.
Чтоб друга обресть, нам глаголят писанья понятно,
Достаточно семь лишь шагов с ним бок о бок пройти.

Так, в знак этой дружбы с тобой, о, Владыка Усопших,
Рассказ поведу я, дабы этот путь сократить:
Заради блюденья священных законов всеобщих,
В леса не уходят бессильные душу смирить,

Чтоб дхарму исполнить и подвиг творить там сурово,
Что провозглашают писанья как праведных долг.
Коль кто-то проникся сознанием Духа Святого,
Сомнения нет: тот в писаниях ведает толк!

Свое назначенье исполнить – есть Высшее Благо,
Оно превосходит благих епитимий плоды:
Хоть сень не касается их благочестия флага,
Они уйдут в Небо, избегнув великой беды!»

Бог Яма промолвил: «Савитри, пора возвращаться.
Живым здесь не место. Ты, женщина, мне не перечь.
С тобой, дорогая, мне было приятно общаться.
Исполнена Истиной вся твоя мудрая речь.

Себе избери же ты дар, кроме жизни супруга».
Сказала Савитри на это Усопших Царю:
«Мой свекр лишен зренья: ему, вне сомнения, туго.
Его видеть зрячим я сильным желаньем горю!»

Ответил ей Яма: «Тат асту! Твое благочестье,
Вне всяких сомнений, Савитри, не знает границ.
За это, о, верная долгу, воздам тебе честь я:
Пускай Дьюматсена зрит мир этот парой зениц!

Я вижу, Савитри, что ты уж идти утомилась.
Назад возвращайся: да будет нетруден твой путь!»
Сказала Савитри: «Быть с мужем всегда – это милость:
Устать не успела в дороге я даже чуть-чуть.

Удел моего Сатьявана мой также, царь Яма.
Куда б не повел ты супруга, в какие края,
В стремлении быть вместе с мужем я очень упряма:
Там, где Сатьяван пребывает, пребуду и я!

Послушай еще мою речь, о, Усопших Владыка.
Общение с Правдой живущим полезно весьма.
Лишь краткая встреча с ним, пусть даже мига толика,
Любому живущему в мире удачей красна.

А дружба с такими людьми – величайшее чудо.
Поэтому следует жить средь достойных людей.
Все Правдой живущие – это спасение люда,
Поскольку исполнены светом высоких идей!»

Ответил Бог Смерти Савитри: «Твои эти речи
Являются благом великим и радуют дух.
Поэтому, Савитри, я очень рад нашей встрече.
Они – животворный бальзам, что врачует мне слух!

Еще избери себе дар, но не жизнь Сатьявана».
Савитри сказала: «Мой свекор престола лишен.
Без царства царем быть – сомненья нет, тяжкая рана.
Пусть царствие шалвов опять обретет себе он,

Пусть будет он тверд, как скала, в исполнении долга.
Своим правосудьем от Кривды спасая людей».
Ответил царь Яма: «Хоть свекр был в изгнании долго,
Он снова обрящет страну, воцарившись над ней.

В своем исполнении долга, Савитри благая,
Он не посрамит свой древнейший воинственный род.
Теперь возвращайся назад, поскорее шагая.
Ведь ты обрела, наконец, долгожданный свой плод!»

Савитри промолвила: «Как в рукавицах ежовых,
Ты держишь тех, кто свою жизнь в бренном мире влачит.
За миг разрушаешь ты, Яма, страну миражей их,
И суд твой по смерти их ложь, наконец, обличит.

Поэтому, Смерти Владыка, твое имя – Яма,
Значенье которого: «Тот, кто всех держит в узде».
Послушай меня еще малость. Скажу тебе прямо:
Природа у Правдой живущих всегда и везде:

Ни делом, ни брошенным словом и ни помышленьем
Ни одному существу боль и вред не нести.
А, кроме того, раздают те дары с упоеньем,
Способные людям нектар милосердья нести.

Сей мир преходящий устроен так, Царь Правосудья:
Все люди добры здесь, насколько хватает им сил,
Но Истиной Вечной живущий: раскрою их суть я –
То тот, кто врага, что раскаялся, тут же простил!»

Бог Яма ответил: «Как животворящая влага
Для жаждой томимого путника эти слова!
Проси у меня, не стесняясь, еще одно благо,
Но мужа тебе не верну: не надейся, вдова!»

Савитри сказала: «Отец мой, король Ашвапати
Сынов не имеет совсем, что наследуют власть.
Даруй ему сто сыновей: будет то весьма кстати.
Не дай же династии царской без следа пропасть!»

Ответил ей Яма: «Завядшее царское древо
Отныне, Савитри, благие плоды принесет:
Сто отпрысков произведет твоей матери чрево.
То род королевский от гибели верной спасет!

Твое я исполню желанье – назад возвращайся.
Прошла ты со мною весьма продолжительный путь!»
Сказала Савитри: «Со мной ты еще не прощайся:
Еще я надеюсь пройти с моим мужем чуть-чуть!

Поскольку дорогой усопших идти нам далече,
А сердце мое побуждает быть с мужем моим,
Послушай-ка, Яма, пока мы идем, мои речи:
Так будет не скучно, я думаю, нам обоим.

Отец твой, о, Царь Тех, Кто Умер, - Светило Дневное:
За то Сыном Солнца зовут тебя в мире земном.
Смиренье и Преданность Долгу и благо иное,
Что красит людей здесь, в тебе пребывает одном!

Самим себе верить не могут так жители мира,
Как Правдой живущих словам они верой полны.
И люди, что топчут поверхность земного надира,
К тому, чтоб их милость обресть, сильно устремлены.

В живых существах доброта порождает доверье:
Поэтому к Правдой живущим все с верой идут».
Владыка Усопших сказал: «Убежденный теперь я:
Уста твои, женщина, амриту в уши мне льют.

Прими от меня уж в четвертый раз дар, о, благая,
Но жизнь Сатьявана тебе не намерен я дать.
Тебя окружает, Савитри, реальность другая.
Мой дар получив, поскорей возвращайся ты вспять».

Савитри промолвила Яме: «Сынов благородных
Пускай я рожу от супруга на радость себе!»
Бог Смерти ответил: «Дарую я благоприродных
Могучих и сильных потомков аж сотню тебе!

Ну а теперь возвращайся: ушла ты далече!»
Промолвила Савитри: «Правдой живущий народ
Всегда исполняет свой долг, что ложится на плечи.
У них нет страданий, печали и нету забот.

Общение праведников не бывает бесплодным:
Они, зря друг друга, не чувствуют в сердце ужас.
Их волею Красное Солнце не стало холодным:
Творя коловрат свой, оно светом балует нас…

Их волею Матерь-Земля продолжает держаться,
И все существа продолжают творить здесь дела;
Их волею Время изволило здесь проявляться,
Создать дабы мир этот и уничтожить дотла.

Чей праведен путь не погибнет средь Правдой живущих,
Которые действуют лишь ради блага других.
А благодеянье для Правды дорогой идущих
Не гибнет и не пропадет, спасая от лих!

Извечное правило праведников я сказала».
Ответил ей Яма: «Глаголила истину ты.
В словах твоих кроется сила, что очень немала:
Они душу радуют, смыслом своим не пусты!

Чем в Прошлое дальше уходит момент нашей встречи,
Тем больше я располагаюсь к тебе всей душой:
Весьма мне по сердцу твои те правдивые речи,
Прими же ты дар от меня несравнимо большой!»

Савитри сказала: «Великий Царь Умерших, Яма,
Мне дар предложив, ты условья не оговорил.
На этот раз, Смерти Владыка, скажу тебе прямо:
Верни мне супруга, который мнет жизнь озарил!

Без мужа родного не нужно мне бренного счастья;
Без мужа родного меня Райский Мир не влечет;
Без мужа родного отвергну богатство и власть я;
Без мужа мне жизнь не мила, что без смысла течет!

Ты дал мне аж сотню сынов, а уводишь супруга,
Поэтому молвлю я: пусть будет жив Сатьяван!
Вернуть ты мне должен, Царь Мертвых, любимого друга:
Тогда твое слово то не запятнает обман».

Ответил на это Владыка Загробного Царства:
«Пусть так будет, как ты сказала: я верен себе.
Окончились ныне твои, о, Савитри, мытарства:
Любимого мужа, не медля, верну я тебе!»

И с теми словами аркан отпустил он свой тут же,
И молвил Савитри: «Смотри: Сатьяван твой здоров.
Теперь, о, достойная, ты позаботься о муже.
Он лучше всех прошлых, тобой обретенных даров.

В миру под Луною удача его не оставит;
Вы будете жить-поживать с ним четыреста лет;
Творя приношения жертв, Сатьяван твой оставит
В скрижалях истории мира блистательный след.

Родишь от него ты аж сотню сынов благородных –
Могучих воителей, доблестных богатырей:
Их, славой овеянных, сильных и благородных
Восславят в народе как очень достойных царей!

Отцу твоему, Ашвапати, царица Малави
Родит сотню отпрысков, сходных Тридцатке Богов.
Они, твои братья, пребудут в сиянье и славе,
Народ защищая, они победят всех врагов».

Промолвив напутствие это, Король Правосудья,
Оставив Савитри, вернулся обратно в свой мир.
Разливы малиновых зорь пред закатом прелюдья
Багрянцем своим озарили вечерний надир.

После заката…

Залив своей кровью пространство вблизи горизонта,
Царь-Солнце, Ярило, почти уж сокрылся от глаз.
Верхушка его, словно купол багряного зонта,
Терялась за твердью: кончался уж сумерек час.

Свои передав полномочья сверчкам и цикадам,
Все певчие птицы сокрылись в листве до утра…
Савитри нашла тело мужа и села с ним рядом,
Его голову уложив на поверхность бедра.

Сатьяван пришел в себя и, словно после разлуки,
На Савитри стал с превеликой любовью взирать:
Его обнимали супруги изящные руки.
Сказал он Савитри, еще продолжая лежать:

«Как долго я спал у тебя на коленях, супруга?
Ты не разбудила меня ранее почему?
Светила Дневного, Ярилы, не вижу я круга,
А вижу Владычицу Неба Ночного – Луну.

Меня за собою волок, обвив гибким арканом,
Ужасного облика с черным лицом человек…
Иль все это было иллюзией, самообманом,
Который растаял, как тает под Солнышком снег?»

Савитри промолвила: «Долог твой сон был, любимый,
Проспал весьма долго ты, мой драгоценный супруг.
То был бытие забирающий, необоримый
Король Царства Мертвых, сам Яма, явившийся вдруг.

К великому счастью, ушел он, во мгле растворившись…
Ты выспался и отдохнул, славный отпрыск царя…
Скорей поднимайся: пойдем, в путь-дорогу пустившись,
Вернуться в обитель пораньше желаньем горя.

Протер свои очи Сатьяван и чуть приподнялся,
Как будто бы он пробудился от сладкого сна…
Увидел он лес, что в ночные тенета попался,
И что место Солнца на небе заняла Луна…

Сказал он Савитри: «Пред тем, как в лесу очутиться,
Поел я лишь фруктов и был недостаточно сыт…
Когда же я принялся с теми дровами возиться,
Почувствовал я: в голове моей сильно шумит.

Моя голова разболелась и, болью объятый,
Не в силах был доле, Савитри, я даже стоять.
Я помню, что лег на траву и обняла меня ты:
Так Сон соизволил меня в свои сети поймать.

Во всепоглощающей мгле, коей нету предела,
Окутала дух мой, как будто собой, пелена:
Оставив лежать на земле неподвижное тело,
Узрел я фигуру, что была величьем полна.

Скажи, о, прекрасная обликом, если ты знаешь,
То правда все было или то привиделось мне?»
Ответила Савитри: «Ты поутру все узнаешь.
Вернуться обратно в обитель хотелось бы мне!

Вот ночь наступила, поймав в свои сети пространство.
Мне страшно до ужаса в этом лесу пребывать:
Ракшасов, бродящих во мраке, настало тиранство,
И стаи шакалов принялись во тьме завывать.

От шороха листьев этой кровь стынет в жилах.
И сердце сжимается в спазме в предчувствии бед.
Испытывать страха навалы терпеть я не в силах
В лесу полуночном, где напрочь отсутствует свет!»

Сказал Сатьяван: «Страшен лес, растворенный во мраке.
Найти здесь дорогу и выйти отсюда нельзя;
Здесь воют шакалы и желтые злые собаки;
Во тьме полуночной не видна, Савитри, стезя…»

Савитри сказала: «Я вижу огонь пред собою:
То дерево в лесе сожженном горит до сих пор.
Его раздувает Скиталец Небесный собою,
Покинув безмолвные пики заснеженных гор.

Сейчас принесу я огонь побыстрее оттуда
И эти поленья зажгу, что ты днем наколол.
Я вижу: не в силах отправиться в путь ты отсюда.
Неплохо бы было, чтоб ты назад ночью не шел.

Останемся на ночь мы здесь, если ты пожелаешь.
А тронемся в путь завтра утром, когда расцветет».
Сатьяван ответил: «Савитри, ты, видно, не знаешь:
Там мать за меня беспокоится и отец ждет.

В столь позднее время еще не бывал я доселе,
Пределы покинув обители, в чаще лесной.
Бывало, что даже пускать те меня не хотели
Еще до заката, страшась разлучиться со мной.

И даже среди бела дня они все в беспокойстве,
И вместе с аскетами ищут в чащобе меня.
А после того они, будучи в сильном расстройстве,
Меня упрекают за этот поступок полдня.

За них я зело беспокоюсь. Нет тени сомненья:
Их горе сейчас, словно бы океан без границ.
Они подняли, вероятно, все наше селенье,
И слезы горячие льются у них из зениц.

Мои пожилые родители, было нередко,
С любовью глаголили мне: «О, наш милый сынок,
Ты – царского славного рода последняя ветка!
Мы – словно две пчелки, Сатьяван, а ты – наш цветок!

Минута без твоего общества – словно мученье.
Пока ты живешь, наша радость, то живы и мы.
Для нас, слепых старцев, твой глас – от болезней леченье.
Весь мир без тебя для нас хуже ужасной тюрьмы.

Тебе суждено проводить нам по смерти обряды,
Когда, наконец, мы покинем людские тела.
Дороже для нас ты, чем все драгоценные клады:
Династии славу ты множишь, а также дела!»

Вне всяких сомнений, для них я являюсь надеждой.
Что произойдет с ними, ежели я не вернусь.
Я быть не посмею уж боле дремучим невеждой,
Что спит столь безбожно: себе я на этом клянусь!

Тревогой ужасной объяты, терзаются вместе
Отец мой и мать, а с ними и я, о, жена.
Я, очень любя их, желаю скорей быть на месте,
Но нас разделяет дремучего леса стена…

Вне всяких сомнений, Савитри, отец мой незрячий
Всех старцев обители нашей сейчас теребит:
Пред каждым из них изливаясь в отчаянном плаче,
Он спрашивает обо мне, тяжким горем убит.

Я не о себе беспокоюсь в лесу этом диком,
А о родителях, ныне сходящих с ума:
Ведь смысл всей жизни моей, о, прекрасная ликом, -
Им радость нести. Потому я печалюсь весьма».

И с теми словами сей юноша благочестивый,
Родителей что почитал, словно бы идеал,
Величия полон в своем благородном мотиве,
В порыве отчаянья вдруг на весь лес зарыдал.

А Савитри зря, что безмерно Сатьявану туго,
Слезинки его оттирала с заплаканных глаз.
С отчаянной твердостью, теша словами супруга,
Савитри сказала, возвысив уверенно глас:

«В речах своих я не припомню малейшей неправды:
Хотя б даже в шутку ни разу я не солгала.
Нет силы сильней в трех мирах, кроме матушки-Правды.
Я Истину в помощь тебе, мой супруг, призвала.

Коль Истина то, что я жертв приношенья свершала,
И то, что творила аскезы я день ото дня,
И то, что достойных даров принесла я немало:
Пускай не погибнет сегодня вся наша родня!»

Сатьяван промолвил Савитри: «Хочу поскорее
Увидеть отца я и мать: я не в силах уснуть.
Коль с ними несчастье случится, я, это узрея,
Не переживу, клянусь Богом! Так тронемся в путь!»

Савитри, чья верность супругу была океаном,
Тотчас же вскочила и, косы свои подвязав,
Сомкнула объятья свои над супружеским станом
И мужа подняла, совместно с ним на ноги встав.

Сатьяван вокруг огляделся, стоя еле-еле:
Его окружала собою полночная тьма.
Растер он руками все члены: они онемели.
Вернувшись во плоть, муж Савитри был слабым весьма…

Его взор коснулся кувшина… Сказала супруга:
«Ты завтра, Сатьяван, плоды те домой заберешь.
Я подозреваю: тебе, вне сомнения, туго.
В обратный свой путь налегке ты, Сатьяван, пойдешь.

Топор заберу лишь я твой из закаленной стали…»
И с теми словами кувшин приподняла она,
Повесив за ручку его на сук древа шалмали.
Топор этот подняв, вернулась к супругу жена.

Так, вместе обнявшись, Савитри совместно с супругом
Шли, плавно ступая в потемках тропинкой лесной.
Луна плыла медленно в небе светящимся стругом,
Свой свет проливая над темной лесною стеной…

Сияньем своим благодатным она серебрила
Листочки растущих вдаль этой тропинки дерев.
Сатьявану вместе с Савитри та путь озарила,
С улыбкой из темного неба на них посмотрев…

В сиянии лунном прохладном летучие мыши
Неслышно летали, ловя комаров высоко.
Усатый царь леса, послушный велению свыше,
Тропу эту освободил, уходя далеко…

Сатьяван промолвил: «Я часто ходил сей тропинкой.
В сиянии лунном отчетливо видна она.
Знаком я, Савитри, здесь с каждой растущей травинкой.
Все то освещает старательно с неба Луна.

На этой дороге мы леса дары собирали,
Наполнив до верха оставшийся старый кувшин.
Под ретушью лунной деревья стеною восстали:
Они – словно пики заснеженных горных вершин.

Как будто лакеи, стоят они вдоль сей дороги
И взглядами нас провожают, Савитри, домой,
И, если б имели деревья не корни, а ноги,
Они антуражем бы шли за тобой и за мной.

В леске из деревьев палаша дорога надвое
Уже разделилась: пойдем-ка по северной мы.
Прибыть поскорее в обитель – то дело святое:
Давай-ка, Савитри, с тобой поторопимся мы.

Не верится мне, что недавно валялся без сил я:
Сомнения нет в том, что я абсолютно здоров.
Моя дорогая супруга, уже полон сил я:
Нет смысла заради меня теребить докторов.

Хочу я скорее увидеть родителей милых,
Что мечутся в муке и ищут меня до сих пор.
Я Бога молю постоянно, чтоб ОН сохранил их…
Давай-ка, Савитри, мне этот тяжелый топор!»

Так с теми словами Сатьяван, обретший здоровье,
Храним своей верной супругой, ускорил шаги.
Не слышал он боле цикад и сверчков суесловье,
Внимая в ходьбе своей чистым ударам ноги…

В ожидании…

В то самое время по происку Божьего плана
Слепой Дьюматсена вновь зренье нежданно обрел.
Он бросился вместе с супругой искать Сатьявана,
И с нею совместно он в чащу глухую забрел.

Он с Шайбьей, супругой своей, все массивы лесные
Вдоль и поперек среди ночи глухой обошел.
Достаточно долго искали их в лесе родные,
И так Дьюматсена в отчаянье вскоре пришел.

Прошел он большие поляны и чащи глухие,
Мелких озер осмотрел он с женой берега,
Валежника кучи и русла речушек сухие,
Но так и не встретил пропажу, что столь дорога.

Какой-либо звук услыхав, они в слух превращались,
И с криком: «Идет Сатьяван!» устремлялись во тьму.
И так они, словно безумцы, по лесу метались,
Теряясь во мраке, что схож чернотой на сурьму.

Они стерли ноги, а также ушибли колени;
Колючие ветки, как кошки, царапали их;
А острые листья, скрываясь в ночной светотени,
Как пьяный цирюльник, до крови изрезали их.

Отшельники местные их окружили всем скопом,
И, успокоить пытаясь, назад повели:
«Негоже вам, старцам, носиться, как кони, галопом,
До изнеможенья себя вы уже довели!»

В обитель святую, назад, отвели их аскеты.
Дабы Дьюматсену утешить хотя бы чуть-чуть,
Деяния древних царей были ими воспеты,
Ушли в Небеса что, окончив свой жизненный путь.

И царь Дьюматсена с женой, эти слушая были,
Что славили смелых героев седой старины,
Лесными аскетами так успокоены были,
Но вскоре опять заметались, страданий полны.

Они принялись вспоминать детство милого сына,
И снова навал беспокойства разрушил их ум:
Сознанье родителей было как будто лучина,
Чье пламя мигало под ветром их страхов и дум.

Он стали плакать: «Сатьяван, красив как цветочек,
Обитель покинул с супругой он в раннем часу.
Погиб, вероятно, уже дорогой наш сыночек
В ужасном, ночном, переполненном зверем лесу!»

Суварча промолвил: «Смиренна Савитри и кротка,
Жена Сатьявана: она от него без ума.
Коль это все Правда, скажу я тебе очень четко:
Твой сын не погиб. Не сходи ты от горя с ума!»

Сказал Гаутама: «Изучены мной все писанья.
Я, кроме трех Вед, изучил также множество книг.
Обрел я, в их суть проникая, великие знанья,
И скрытое все я весьма досконально постиг.

Прошел в своей жизни обетов суровых я много:
Лишь детства отрезок пройдя, принял я целибат;
Посты без питья, насухую, держа очень строго,
Я переносил боль аскез и мучительный глад.

Я, перенося те суровые очень обеты,
Глаголю лишь Правду, презрев всею сутью обман.
Поэтому, царь дорогой, мне известны секреты.
Нет тени сомнения: Истина – жив Сатьяван!»

Сказал ученик Гаутамы: «Мой гуру – провидец,
Повязанный с Истиной, словно бы лук тетивой.
Всего, чему быть, вне сомнения, он очевидец:
Поэтому Истина то, что Сатьяван живой!»

Сказали святые мужи: «Истинно, что Савитри
Имеет все добрые знаки – не быть ей вдовой.
Поэтому, царь, ты слезинки, пожалуйста, вытри:
Вне всяких сомнений, Сатьяван, твой отпрыск, живой».

Сказал Бхарадваджа: «Савитри добра и смиренна,
А также огнем аскетическим озарена.
Коль это все – Правда: живой Сатьяван непременно.
Да здравствует он и его дорогая жена!»

Сказал мудрец Далбхья: «О, царь, к тебе зренье вернулось.
Савитри не приняла пищу, исполнив обет.
Коль это все с матушкой- Правдою не разминулось,
То жив будет твой Сатьяван еще множество лет!»

Мандавья промолвил: «Ночь в этом лесочке безмолвна.
Но ныне, назло нам, все птицы и звери кричат.
Коль это все – Правда, то сын твой живой, безусловно:
Не стоит тебе отбивать похоронный набат!»

Дхаумья сказал свое слово: «О, царь Дьюматсена!
Твой сын долголетия знаки несет на себе.
Коль это не ложно, то жив он сейчас непременно.
Не стоит поэтому так убиваться тебе».

Все эти великие люди, святые аскеты,
Пытались унять, что есть сил, горемыку-царя.
Они,в мире мудрости будучи авторитетны,
Свои те промолвили речи, как видно, не зря!

Так царь успокоился духом, и вскоре в селенье
Явились Сатьяван с Савитри, светясь под Луной.
Сказали аскеты: «Прими наши благословенья.
Как видишь, о, царь, Сатьяван не ушел в мир иной!

Ты зренье поновой обрел и увиделся с сыном,
И встретил Савитри – его молодую жену.
Теперь в своей радости хвост распусти ты павлином:
Недавно ведь ты завывал, словно волк на Луну!

Так, славный монарх, получил ты на старости милость,
Которая высшею волей спускается вниз.
Как мы тебе молвили, царь, так все и приключилось,
Но вскоре тебя будет ждать еще больший сюрприз!»

У костра…

Огни были разожжены, и во тьме розовели.
И подле царя Дьюматсены, владыки земли,
Отшельники, духом великие, рядышком сели,
Взирая на звезды, что тихо мерцали вдали.

Костры, украшавшие сумрак полночной палитры,
Пускали вверх искорки, лики жрецов озарив…
Жрецы, повернувшись, царицу позвали с Савитри,
А также Сатьявана, зубы в улыбке открыв.

Так эти отшельники, вещие жители леса,
Расспрашивать принялись царского сына того.
Спросили они Сатьявана не без интереса:
«Ты к вечеру, о, Сатьяван, не пришел отчего?

Какие причины тебе помешали вернуться?
Отец беспокоился с матерью, также и мы…
Хотим, Сатьяван, в твой рассказ с головой окунуться.
Так в чем же загвоздка, царевич: не ведаем мы?»

Сказал Сатьяван: «Получив у отца позволенье,
Отправился с Савитри я посетить этот лес.
Прибыв на то место, принялся рубить я поленья,
Но тело мое отказало мне в том наотрез…

Моя голова разболелась непереносно:
Ту хворь одолеть не сумев, я безбожно проспал.
Сознанье мое было сном глубочайшим пленимо:
Лишь после заката, когда уж стемнело, я встал.

Чтоб не беспокоились вы, я тотчас же пустился
С женой своей, Савитри в эту обитель назад».
И с теми словами царевич им всем поклонился:
«Я вам рассказал то, что знаю: весьма был я рад…»

Сказал Гаутама: «Савитри, скажи нам на милость:
Твой свекор, король Дьюматсена, как зренье обрел?
Уж множество лет, как над ним была мрака немилость,
Но ныне он видит, как будто бы горный орел…

Известно тебе то, что будет, что есть, и что было:
Хотим мы услышать весьма доскональный ответ.
Величье богини, Савитри, тебя озарило,
Что, тьму разгоняя, дарует познания свет!

Вне всяких сомнений, тебе смысл этих событий
Известнее, Савитри: поведай нам тайну свою.
Клубок размотай ради нас перепутанных нитей:
Хотим мы услышать историю эту твою!»

Сказала Савитри: «Все будет, как ты пожелаешь:
Желание мудрых, вне всяких сомнений, - закон.
Служеньем великим ты мир на душе обретаешь:
Так будет всегда и так было веков испокон!

Великие духом мужи, украшенья лесные,
Услышьте, пожалуйста, то, что поведаю я.
Великий Нарада, миры пооставив иные,
Прорек приговор мне о муже, как будто судья.

Что будущий муж мой, Сатьяван, умрет непременно,
И срок его гибели он мне при том указал.
Молилась за мужа при этом я нощно и денно,
И вот, наконец-то, с восходом его день настал…

Поэтому я не оставила мужа родного,
И с ним рука об руку вместе отправилась в лес.
Когда он уснул, появился Царь Мира Иного,
Себе не имеющий в этом миру антитез.

Связал он его и повлек в мир иной за собою,
Туда, где усопшие люди находят покой.
Сказала я Яме: пойду следом я за тобою.
Без мужа влачить бытие свое прок-то какой?

Загробного Мира Монарха, Царя Правосудья,
Я истинной речью воспела: доволен он был.
Даров целых пять даровал мне, и вы – тому судья.
Один из них – свекру родному, чтоб зрячим он был.

А также ему даровал он опять государство,
Которое поработил его алчный сосед;
Мои прекратил он, вдовы разнесчастной, мытарства,
И мужу пожаловал жизни четыреста лет.

А кроме того, даровал он царю Ашвапати
За эти слова мои аж целых сто сыновей.
Меня также он одарил, сообщу я вам кстати,
Аж целою сотней сынов благородных кровей.

Так я вам поведала вкратце, как вдруг обернулось
Великое горе отрадой, мужи-мудрецы!» -
«Дорогою мертвых шагая, назад ты вернулась!
Спасла ты весь род королевский!» - сказали жрецы.

Восславив ее, как положено, эти аскеты
Простились с царем Дьюматсеном и сыном его:
Они разошлись вершить дале святые обеты
По разным обителям вещего леса того…

Утром…

Рассеялась тьма, наконец-то, и лучики света
Сиянием ярким своим озарили надир.
Пространство окрасили яркие краски рассвета,
Помпезно украсив собою весь утренний мир.

Запели, восславя Ярилу, Гонителя Мрака,
Все певчие птицы: скворцы, жаворонки, чижи…
Круг Солнца, всех радуя яркой расцветкою мака,
Поднялся над крайней чертой горизонта межи…

Раскрыли соцветия лотосы разных расцветок:
Свой венчик вскрывая, разверзли они лепестки.
И бабочки бросились в воздух с росой вскрытых веток,
Вонзив в эти венчики с силой свои хоботки…

Заполнили утренний воздух шмелей миллионы.
Они, деловито жужжа, отправлялись на пир:
Их ждали с большим нетерпеньем красавцы–пеоны,
И яркие розы, что красили весь этот мир…

Свои церемонии утренние совершили
Подвижники те, возвратившись всем скопом назад:
Они, все от счастья сияя, к царю поспешили
И славили Савитри громко, на всяческий лад…

Затем заявились в обитель аскетов министры,
Из царствия шалвов прибыв поскорей в этот лес:
Их кони сюда принесли, что, как молнии, быстры,
Среди лошадей не имея себе антитез.

Промолвили тут же министры: «Твой враг, самый лютый,
Давно околел уж, своим фаворитом убит.
Его все преспешники не стали ждать ни минуты:
Вся рать его в страхе по всем направленьям бежит.

Они убегают, бросая доспехи, оружье,
Как будто гонимая прочь стая черных ворон.
Скандируя громко, народ оглашает окружье:
«Пусть царь Дьюматсена опять воцарится на трон!

Пускай королем нашим будет слепой или зрячий
Владыка народа, любимый святой иерарх:
Ему, царю-батюшке, мы все желаем удачи.
Да здравствует царь Дьюматсена, наш старый монарх!»

Так, с этим наказом, о, царь-государь, мы прибыли.
Вся армия здесь пред тобой: колесницы, слоны,
Пехота и конники шли сюда многие мили,
Узреть чтоб скорей тебя вновь, властелина страны!

Скорей в путь-дорогу пора. В городе славословье
Вещает тебе весь народ, жаждет видеть тебя.
Народ без тебя – как без пастыря стадо коровье:
Они долго ждали под гнетом тирана тебя!

Пришел конец ныне твоим беспросветным мытарствам:
Провел ты в пустыне в изгнании много годов.
Владей же, наш царь, ты своим родовым государством,
Которое ты получил от отцов и дедов!

Узрели министры вдруг, что их любимый правитель
Уж зрячий, как прежде, и силою вновь наделен.
Их очи раскрылись: не слеп уже их повелитель.
Дивясь тому чуду, они совершили поклон.

Тогда Дьюматсена простился с аскетами всеми,
Они со слезами обняли его, наконец:
«Прощай, дорогой ты наш друг: уж пришло твое время.
Народ тебя ждет и златой королевский венец!»

А Шайбью, супругу царя, и невестку Савитри
Внесли в паланкине роскошном в ликующий град.
Весь праздничный город подобен был пестрой палитре,
И им, возвратившимся, был, вне сомнения, рад…

Царя посвятили на царство, на трон усадили:
Под пение гимнов король воцарился в стране.
Престолонаследником царства средь этой идильи
Был провозглашен Сатьяван – принц на белом коне.

Эпилог

Уж много воды утекло… У Савитри родилось
От Сатьявана аж целая сотня сынов:
На поле сражений та сотня весьма отличилась,
Себе заслужив дифирамбы и тьму орденов…

А у Малави, любимой жены Ашвапати,
Родилось, как и у Савитри, аж сто сыновей.
Они на сраженья водили могучие рати:
Они – братья Савитри, принцы лазурных кровей…

Вот так благородная Савитри, хрупкая дева,
Две царских династии от верной смерти спасла.
Нектар источая как будто направо-налево,
Она, вне сомненья, в историю мира вошла.

Шачинандана дас